— Да потому что сперва ты — невинный цветок, который насильно соблазняют, но потом твое тело познает запретный плод и раскрывается навстречу соблазну. Желает быть оскверненным и поруганным этим ненасытным зверем! Потому что ты сама в ужасе от своих тайных и темных желаний, быть втоптанной в грязь и изнасилованной, дрожать от удовольствия, будучи униженной и брошенной…

— Мне нравится когда меня Бьянка-сама… тренирует — кивает Шизука: — но я так не кричу.

— А это важный аспект — поднимает палец Косум: — Ик! Японские мужики не умеют иначе. Им надо чтобы ты была невинный цветочек в начале и смущалась, а потом — во вкус входила. Они все насильники по натуре. Ну… которые не мазохисты. А многие и насильники и мазохисты. Это у них от неуверенности в себе.

— Но как мне узнать, когда кричать «Нет, не надо!», а когда «Да, еще!»? — спрашивает Шизука: — и почему Кента — в себе не уверен?

— Он-то? — Косум бросает на меня быстрый взгляд: — С ним другая история. Он слишком самоуверен. Но ему тоже понравится. У него психика гибкая, он подстроится… так, а ну, давай, пробуем, давай…

— Нет, только не туда, сенпай. Не надо пожалуйста. Я не хочу, чтобы меня насиловали. — монотонно говорит Шизука: — Пожалуйста. У меня дети, жена и ипотека, пожалуйста не надо…

— Стоп! — хватается за голову Косум: — мне надо выпить…

Воспоминания, всплывающие в голове отнюдь не улучшают моего состояния. Я осторожно сползаю вниз, к основанию кровати и встаю. Голова кружится. Под кроватью, на коврике — обнаруживается Киоко, слава богу одетая и без синяков на видимых участках тела. Тоже загадка — как это Киоко ночью одетой осталась? Повсюду разбросана одежда, бюстгальтеры, юбки и трусики, какие-то разноцветные парики — синие, зеленые и оранжевые.

— А я могу раздеться! — говорит Киоко: — Кента-сама все равно меня видел уже!

— Тпру! Тормози лошадей, девчонка. Ты должна работать на более тонком уровне — говорит ей Косум и хватает ее за ухо: — характером! Уровнем осознанности! Духовностью! Что за манера везде свои сиськи светить?!

— Ай! Больно! Отпустите, Косум-сама! Больно же!

— Кругом одни шлюхи — жалуется Косум: — Кента! Ты собрал всех гулящих девчонок города в одном месте. На вас всех теперь только бомбу осталось бросить! В одном месте собрать и сбросить. Ик! Чтобы ликвидировать Содом и Гоморру в начальной стадии развития! Ик!

— В море, в море за тунцом — напеваю я в ответ: — все равно мне что ты там про нас думаешь. Ик! Ты — пуританка и лицемерка, а у нас всеобщая любовь. Мы, мать его — хиппи. Дети Любви. Ик!

— Пфф! Среди этих твоих всех одна я тебе не дала, потому у меня медаль должна быть. За сохранение… хм.

— За оборону половой неприкосновенности? — предлагаю я: — И саму медальку в форме гениталий. Женских.

— Вы просто завидуете — говорит Косум: — у меня, зато теперь безупречная репутация. Кента меня запомнит, как ту, которая ему не дала.

— А поехали в «Логово»! — предлагаю я: — Там и спросим. Жалеют ли люди и вообще. О морали поговорим. Тем более что… Ик! … есть у меня разговор…

— А поехали!

— Вам нельзя за руль в таком состоянии, Косум-сан!

— И… вот и пригодилась! Я же тебе говорил — пригодится — обращается ко мне Косум и бросает в Киоко связку ключей: — вези нас, падшая девушка!

— Косум-сан!

Так, теперь по крайней мере становится ясно, что тут делает Киоко и как я вообще сюда попал. Что я тут делал? Судя по красным отпечаткам от ладоней на Шизукиной попе — вряд ли только стихи декламировал. Я вздыхаю и нахожу свою одежду. На удивление, она не разбросана повсюду, как все остальное, а сложена аккуратной стопочкой — вот прямо с париком каре синего цвета. Неужели во мне после отключения сознания просыпается Аккуратный Японский Школьник, который начинает брюки по стрелочке складывать?

Я встаю и выхожу из Жилой Зоны… в цех. Туда, где стоит иссеченное картечью и пулями оборудование Бьянки (разбомбили мне все нахрен!) и где пахнет свежезаваренным кофе. На кухне, что островком выделяется среди всего прочего технологического бардака — сидит Натсуми вместе с Косум и вполголоса что-то обсуждают.

— О! — раздается голос откуда-то сзади, и я оборачиваюсь. Юрико. В домашнем халатике и с чашкой кофе в руке: — смотрите, проснулся, герой-любовник!

— Доброе утро — говорю я: — как у вас всех дела?

— Доброе утро, Кента-кун — поворачивает голову ко мне Натсуми: — я только что пришла и перевариваю услышанное. Честно говоря, мне нужно время чтобы все это переварить. Бьянка-сан — источник всех неприятностей? Никогда бы не подумала. Я вот на Юрико грешила, уж извини, меня, Ю-тян.

— Да, пустое — машет рукой Юрико: — на меня всегда так думают. Мол яблоко от яблони недалеко падает… — в ее голосе звучит явная обида.

— Это моя вина — настаивает Натсуми и ставит чашку с кофе на стол, встает, отряхивает юбку и склоняется в глубоком поклоне: — пожалуйста прими мои глубочайшие извинения за то, что на тебя подумала. Понимаю, что простыми извинениями этого не искупить, но у меня нет денег, а моим телом распоряжается Кента-кун… но могу походатайствовать за тебя перед Небесным Императором, когда умру. А это случится уже скоро.

— Я на твои трюки «умирающей девочки» не куплюсь — отвечает Юрико: — с тебя поход в ресторан. И караоке на всю компанию. Вечер с тебя, короче. В самом дорогом ресторане. И… не знаю… у нас очередность есть? Место в очереди, вот.

— Знаешь, а мне вот интересно — говорит Косум, откидываясь на спинку кресла: — как вы дальше жить будете? Нет, я ничего против Бьянки не имею, лично. Но… она опасная как бочка с порохом, на которой ты покурить решил — рано или поздно рванет.

— А… откуда у вас такие сведения, будто Бьянка во всем виновата? — осторожно спрашиваю я. Косум моргает, потом улыбается. Потом начинает хохотать, взявшись за живот и натурально чуть ли не по полу катаясь, она ржет как лошадь, и я смотрю на нее с легкой укоризной. У нас, в Японии — так не принято. Нельзя воспитанной девушке вот так ржать. Хихикать — да, и то ротик ладошкой прикрыть, а она…

— Ты вчера сам и сказал — говорит Юрико: — примчался сюда вместе с … ней вон. — она кивает на Косум: — скрутили бедняжку и давай пытать…

— Что?!

— А что? Так и было, связали и… а она сперва такая «Нет! Это не я!», а потом «Да! Еще!». — Юрико отхлебывает кофе из чашки и испытующе смотрит на меня. Ага, это мы уже проходили. Знаем мы Юрико, ей сейчас верить — себя не уважать.

— Ой, не могу — утирает слезы из глаз Косум, прекращая смеяться: — ты же вчера мне целую лекцию прочитал, почему крот это Бьянка и как ты это выяснил. Не помнишь? Пить меньше надо… ты же сразу и решил, что будешь судить ее Верховным Судом Кенты. А? Не помнишь?

— А… так вот откуда тут парики… — говорю я: — а почему — разноцветные?

— У Киоко только такие есть — она ж косплеер. На вебкамеру работает в образе магической девочки из аниме. — пожимает плечами Косум: — мужики такие извращенцы.

— В общем сперва ты хотел сам все сделать, но я тебе напомнила, что ты у нас не один и что действия твоей подружки на всех нас сказаться могли… еще как могли. Вот если бы твой поход против Кумы провалился, да тебя бы поймали — знаешь в каком я положении бы оказалась? — говорит Косум: — в сложном положении. Мой долг перед Кумой вырос бы сразу раз в десять и долю мою в «Общаге» отобрали бы. А девочек снова заставили бы за гроши работать и в долги загнали… да на сходках семьи всех обслуживать… так что дело-то серьезное. Ладно ты о себе не думаешь, ты молодой и дурак, а остальные как? Сказать, что с Киоко стало бы? Или вон, с Юрико, она уже обозначилась что на твоей стороне. А Сора-тян? В общем, вчера я тебе условие выкатила — чтобы все вместе. А то выдумал — Верховный Суд Кенты. В слове «команда» нет «я», есть только «мы».