Но косатки… они именно развлекаются. Потому что они — умные и в океане нет никого, кто бы мог составить им конкуренцию. Потому они выедают печенку у еще живой акулы и «отпускают» ее. Потому они играют в волейбол тюленями, выбрасывая их из воды со страшной скоростью. Потому они съедают язык у китов… и тоже «отпускают» их. И в нашем классе, в нашем море-океане, ультимативными хищниками являются именно они — «девочки с косметикой». Они — самые красивые (по крайней мере так себя позиционируют), у них достаточно денег на хорошую косметику и смартфоны последней модели. Они формируют так называемую «повестку дня». И я более чем уверен, что фоточка Томоко утекла в чат класса с телефона какой-то из них. Потому что ультимативным хищникам бывает скучно.

И когда Наоми-тян за рукав потянула меня под лестницу — это потому, что она хочет уберечь меня от зубов китов-убийц нашего класса. Она и сама не так уж высоко стоит в этой табели о рангах, она знает свое место и понимает, что так же беспомощна перед ними, как и Томоко. В этой социал-дарвинисткой борьбе каждый сам за себя. И то, что она просит меня не высовываться на самом деле означает что она за меня беспокоится. Она просит меня отойти в сторону и не мешать им доедать Томоко.

Да, прямой конфликт с этой группой сверххищников будет весьма проблематичен и нежелателен. Я бы хотел избежать конфронтации. Это с акулами, вроде Дзинты легко — ему навалял два раза и порядок. Такие как он даже зла потом держать не будут — все же по правилам было. С такими даже подружиться можно будет.

Совершенно другой коленкор «девочки с косметикой». Такие никогда не простят, никогда не забудут и приложат все усилия, чтобы уничтожить угрозу. А любой вызов они воспринимают как угрозу своему положению. С мужиками намного проще. Я знаю как вести себя в мужском коллективе. Сразу находишь самого крутого в местном муравейнике и вступаешь с ним в конфликт. Потом — откатываешь. И вы уже друзья. Если не действует — бьешь ему морду. Все, ты свой в коллективе. Дальше уже сам можешь выбрать себе позицию.

Но это может пройти только с мужиками, мальчиками, пацанами. И никогда не пройдет в женском коллективе. Девушки не будут соблюдать правил и договоренностей, они как чертовы ниндзя — готовы нанести удар в спину, отравить еду, построить заговор и так далее. Потому что самый важный инструмент ультимативного хищника — это его мозг. А таких как Дзинтаро — они едят на завтрак.

Так что беспокойство старосты я понимаю и даже где-то разделяю его. На самом деле совету сверххищников класса ничего не стоит уничтожить репутацию и саму жизнь у любого подростка в классе. Если они возьмутся за дело всерьез, да с огоньком и выдумкой… в общем это не то, чем бы я хотел заниматься в своей новой жизни. Потому что такая война это как со стаей медоедов биться. И потом, мужчинам всегда не с руки в такие разборки лезть, у нас изначально минус в карму идет. Лучше держаться подальше, это точно.

Потому я уверяю Наоми, что не буду никуда лезть и что в субботу к ней приду обязательно. После этого — идем в класс. Но не вместе, чтобы не вызывать кривотолков, а по отдельности — сперва она, а уже за ней, держась на почтительном отделении — я.

Пока мы разговаривали с Наоми — класс уже успел заполниться. Я протолкался к своей парте и сел, поискав взглядом Томоко. Она уже пришла и сидела на своем месте. Поставив портфель и выложив учебник с тетрадью — я встал и подошел к ней. Она вздрогнула и подняла глаза.

— Привет. — сказал ей я: — с тобой все в порядке?

— П-привет… — сказала она и моргнула. Потом залилась румянцем: — да, спасибо. Мне уже лучше.

— Ну и хорошо — говорю я: — если что — не стесняйся, обращайся.

— Обязательно — кивает она, уже уверенней: — обращусь.

— Ладно. — я улыбаюсь ей и иду к своему месту. На полпути меня перехватывает Хироши.

— Кента-кун — качает головой он: — вот любишь ты гусей дразнить. Нашел с кем разговаривать. Это бросает тень не только на тебя, но и на нас.

— Наверное стоит начать с того, что никаких «нас» нет — отвечаю я, садясь за парту: — к сожалению или к счастью, но ты меня, Хироши не привлекаешь ни в каком смысле.

— Как это нет? — удивляется он: — а, так ты записку не читал. Читай давай.

— Так это от тебя записка? — говорю я, открывая портфель и доставая оттуда записку: — в любом случае ответ — нет, Хироши-кун. Я только сегодня утром сказал своей маме что я по девочкам, не хотелось бы ее огорчать.

— Ой, да хватит на мне свое остроумие упражнять! — Хироши подмигивает мне: — читай и мотай на ус. В четыре часа! — и он исчезает. Я разворачиваю записку. В записке сложена купюра в пять тысяч иен и написаны несколько слов. «Четыре часа. Кабинет химии в старом корпусе. Крайняя кабинка слева. Первый клиент. Свои 50% уже взял, спасибо». Внизу приписка «Кента знает все! Консультации за десять тысяч иен!»

— Хироши — вздыхаю я: — вот попадешься мне после уроков…

— Томоко-чан! — в класс врывается Дзинтаро и сразу же бросается к первой парте: — извини меня пожалуйста!

Томоко вздрагивает от неожиданности, а я прикладываю руку к лицу. Кто ж так извиняется?

— Был неправ! — говорит он и склоняется буквой «Г», практически под девяносто градусов: — я не знал, что это все неправда! — некоторое время он так стоит, видимо ожидая реакции. Томоко ничего не говорит, молчит и даже не смотрит на него. Он выпрямляется и стискивает челюсти, играя желваками.

— … в общем… если сможешь прости. Если нет — я пойму. — он склонился еще раз и пошел на свое место. Класс проводил его взглядами в полном молчании.

— И почему мне кажется, что все это только начало? — говорит Хироши прямо над моим ухом: — не мир я вам принес, а меч. Евангелие от Матфея, глава 10.

— Откуда ты библию так хорошо знаешь? — удивляюсь я, глядя на застывшую спину Томоко.

— У меня отец верующий — отвечает Хироши: — но это не удивительно. Удивительно, как ты за такое короткое время столько всего наворотил в нашем классе.

— Динь-донн-динь! — звучит сигнал к началу урока, но учителя еще нет, и староста нервно оглядывается на дверь, чтобы вовремя отдать команду.

— В четыре часа! — говорит Хироши: — без опозданий!

Глава 15

Учебный день прошел как обычно. Так, как и все дни за последнюю неделю. Однако что-то неуловимо изменилось. Так на одной из перемен к Томоко подошла одна девочка — что-то спросить. На другой перемене — еще одна. Ничего такого, то ли задание уточнить, то ли стирательную резинку одолжить, но все же, все же. Раньше она была такой социальной невидимкой, все делали вид, что ее не существует. А тут — какое-никакое, а общение, ее снова признают членом коллектива, социальной единицей. Пройдет некоторое время, новая информация разойдется кругами, все забудется. Для коллектива, конечно, не для самой Томоко. Для нее это урок на всю жизнь, урок, который наверняка изменит ее отношение к обществу и общественному мнению. И к так называемым «подружкам». Хотя, в таком вот возрасте «друзья» и «подружки» — это скорее приятели. У самого Кенты вот друзей тоже нет, даже таких, в кавычках. Есть только приятель Хироши, который сразу же начал на мне деньги делать. Надо будет его за ухо поймать и сделать больно — так, «шобы знав». А то завел себе моду на меня дополнительные обязательства скидывать, еще и консультации давать после уроков. С другой стороны — деньги. Деньги мне сейчас нужны, у меня в выходные день «уважения к парфэ» и совершенно случайной встречи с Айкой-тян. И соревнования у парней из школы бокса. И встреча с Наоми-тян. Какой я занятой человек, оказывается.

На предпоследней перемене я все-таки поймал господина Хироши за шкирку и притащил в пустой класс на втором этаже. Впрочем, тот не сильно-то и сопротивлялся и с готовностью повис головой, словно повешенная кошка, спешно перебирая ногами. Умеет, мерзавец делать жалкий вид, рука на такого не поднимается. Вот почему Хироши мог ходить по грани в нашем классе, откалывать шуточки, которые никому другому бы с рук не спустили — он всегда с готовностью изображал позы покорности, как у собак. Тут и хвост поджатый и заискивающий взгляд не в глаза, но рядом, застенчивая улыбка Альхена Яковлевича из 2-го дома Старсобеса, сгорбленный силуэт… мастер да и только. На самом деле Хироши не боялся ни меня, ни Дзинтаро, ни кого-либо в нашем классе. Это было видно — иногда его лицо искажала легкая ухмылка превосходства. Думаю, он сам и не подозревал о ней — иначе бы принял меры стереть ее с лица. Но он изучал сам себя перед зеркалом, отрабатывая позы и выражения лица, он не видел себя со стороны в живом общении, а потому не знал об этой своей особенности. Ему был нужен друг, который рассказал бы ему об этом… но друзей у него не было.