— Боже мой — говорит папа.

— Аматэрасу. — вторит ему мама.

— Э… это не то, что вы можете подумать — говорю я. Что именно должны подумать родители, увидев такой ролик я не знаю. На ум приходит анекдот о мыслях, когда молодую парочку застукали за сексом родители парня и он думает — «все, конец», девушка думает «теперь-то он точно на мне женится», отец думает «взрослеет парень, надо бы мотоцикл купить», а мать думает — «Боже мой, как она лежит, мальчику же неудобно!».

— У тебя ничего не сломано? — беспокоится мама, вскочив на ноги и начав осматривать меня: — они же тебя били!

— Да все с ним нормально! Самурай! Молодец! — папа неожиданно хлопает меня по плечу: — браво! Как ты их!

— Надо в полицию заявить! Они же так и убить могли! — продолжает мама, заглядывая зачем-то мне в рот: — Изверги!

— Если в полицию обращаться, то скорей его посадят — рассудительно замечает Хината: — он-то целый, а у этих мальчиков, наверное, все переломано.

— Ээ… то есть все нормально? — спрашиваю я. Мама всплескивает руками и уверяет что все ненормально. Это ненормально, когда обычные мальчики не могут даже погулять на детской площадке — говорит она, этот город катится под откос и хулиганы уже на каждом углу, а у нас еще благополучный район. Папа снова хлопает меня по плечу и говорит, что не ожидал такого быстрого результата от секции бокса, но рад за меня. Может меня в Академию Боевых Искусств определить? Есть тут такая, там государственная стипендия и довольно престижное заведение…

Некоторое время спустя я лежал в своей кровати и смотрел в потолок, невидимый в темноте. И думал. Думал о том, что отца, оказывается уже второй месяц как уволили, а он все это время ходил куда-то как на работу. Делал вид, что все хорошо. Наверное, и мать недавно об этом узнала, то-то она такая злая была. И трезвая. Для местных вообще быть безработным — проклятие, почище чумы, нашествия саранчи и колесования. Если мужчина не работает — значит что-то с ним не так. А у отца работа была довольно неплохая, раз уж он нас всех содержал и сейчас ему устраиваться куда-то — только с понижением. Тут же работают в одной компании всю жизнь, тех, кто туда-сюда прыгает недолюбливают, да и прибавка к жалованию идет за каждый год службы, а не за заслуги или там эффективность. Что вы хотите, восточно-рисовый менталитет. Вздыхаю и беспокойно ворочаюсь. Рядом с головой что-то пикает. Я достаю свой смартфон и пялюсь в экран. Сообщение от Томоко. «Спишь?» и извиняющийся смайлик с капелькой на голове. «Не спится пока» — отправляю в ответ. Интересно мне сегодня опять фоточка Томоко топлесс придет? «Мне Дзинта-бака пишет!» — приходит сообщение — «Извиняется и приглашает в кино на выходных». Ага, думаю я, не дождался товарищ Мускулистый и Энергичный лекции про любовь и продолжает штурмовать крепость в лоб, не читал он притчу про солнце и ветер. И про личное пространство тоже не в курсе. «Что делать?» — спрашивает меня Томоко. Тут же приходит сообщение от Шизуки — фото. Раскрываю сообщение, вижу фотографию ножа. Неплохой такой нож, не танто, как тут любят, скорее кинжал, или даже не кинжал, а так называемый «нож коммандос» с полуторной заточкой и гардой. Хорошая штуковина. Нож сжимают хрупкие девичьи пальчики. «Так правильно?» — спрашивает Шизука. Смартфон снова пиликает. Фоточка от Наоми. Просто обычный канцелярский зажим для бумаги…

Откладываю телефон и смотрю в невидимый в темноте потолок. Думаю о том, что для попаданца из другого мира у меня как-то уж слишком быстро образовались привязанности и задолженности. Потому что одно проистекает из другого, ведь если ты к кому-то привязан, то ты ему уже должен. Должен написать среди ночи о том, как правильно держать нож, что делать, если назойливый ухажер зовет тебя в кино и конечно же должен испытать странное волнение в груди при виде обычной фотографии канцелярского зажима.

Должен помочь своим близким стать лучше. Самому себе — стать счастливым. Как там — счастье это как торт на блюде, одному не справиться с ним. Мы, люди, животные стадные, нам мало личного счастья, персонального, мы начинаем требовать его для своих близких. А потом — и для дальних.

Телефон снова тренькает. Томоко «Ну что с ним делать?». Шизука «А теперь правильно?». Наоми — еще одна фоточка.

Что же пора отвечать. Вздыхаю и переворачиваюсь на живот, чтобы написать ответы было удобней. Еще же на фото надо чем-то ответить. Что же мне снять ей в ответ?

Глава 15

— Заседание клуба Экзорцистов имени Остапа Сулемана Берта Марии Бендера Ван Хельсинга считать открытым! — говорю я и обвожу аудиторию взглядом. Аудитория у нас обширная — ровно три девушки. Томоко, которая сегодня почему-то в спортивной форме, Шизука, как всегда сосредоточенно смотрящая мне в переносицу и Наоми, как всегда — в строгой школьной форме, застегнутая на все пуговицы. Если бы я не знал, что сейчас на ней прямо под школьной блузкой — посчитал бы ее синим чулком и сухарем. Но Наоми позаботилась о том, чтобы я вчера ночью получил фотографию искусства шибари, а именно — так называемая «черепаха», когда веревки стягивают все тело, покрывая его ровными квадратами, впиваясь в плоть, но оставляя руки и ноги свободными, так, чтобы можно было носить одежду поверх. Эдакое секретное связывание — вроде и связана наша староста, чувствует веревки на своем теле, а с другой стороны — вроде и нет. Только если очень внимательно смотреть и знать, что именно происходит — можно заметить легкую скованность в движениях и иногда блузка натягивается так, что видно узлы… да и грудь стала больше или мне только кажется?

— А почему не Наоми-чан заседания открывает? — задает вопрос Томоко: — она же тут председатель, нет?

— А она у нас сегодня … приболела … — говорю я, глядя на Наоми, которая протестующе машет рукой: — у нее острый приступ. Она напрашивается у нас, но об этом потом. В конце заседания. А сейчас я хочу сделать анонс. В общем на недельку я уезжаю в другой город, потому заседания клуба будут проходить без меня. Сейчас и план утвердим…

— Как так без тебя? — говорит Томоко: — а мы? У меня комплексы, детские травмы, незакрытые гештальты, фобии и все такое… у Шизуки ножики в портфеле, а Наоми под рубашкой вся связанная ходит. Весь день.

— Кстати, да. Ты там себе ничего не перетерла? Не затекло у тебя ничего?

— Не знаю… — говорит Наоми, встает и расстегивает белую блузку: — надо бы посмотреть… — и она легко распахивает полы блузки в разные стороны, скидывая ее с себя. Я смотрю на девичье тело, перечеркнутое узлами красных веревок, думаю о том, что в этом есть своеобразная красота, красота связанной, ограниченной плоти. Белизна тела подчеркивает контраст между свободой и ограничением этой самой свободы.

— Красиво — говорит Томоко и поддевает узел пальцем, вызывая непроизвольный полувздох-полустон у старосты: — но кожа под узлами покраснела. Тебе не больно?

— Н-нет. — говорит Наоми и обильно краснеет под нашими взглядами: — не больно. Продолжай.

— Ээ… — Томоко на секунду замирает и осторожно убирает свои руки в сторону: — пожалуй я воздержусь. Но мне кажется, что эти штуки с тебя пора снимать. А… внизу… внизу они под бельем проходят?

— Научишь? — заинтересованно подается вперед Шизука, внимательно изучая тело Наоми. Староста вспыхивает алым цветом, хотя, казалось бы, куда еще, и поспешно накидывает блузку обратно. Застегивает пуговицы под нашими взглядами.

— Я думала будет легче. — говорит она: — вы же все видели уже. Но тут… как-то по другому…

— Ситуация другая — киваю я: — тут у нас изначально заседание клуба, все настроены по-деловому, вот тебе и трудно. Если бы мы все тут сидели голые, тогда было бы легче. Тем более, что это вот связывание у тебя явно связано с глубоко интимными переживаниями, а это трудно вытащить на поверхность даже в компании людей, которым доверяешь. А иногда — особенно в такой вот компании. Страх осуждения и…