Сбегаю по лестнице вниз, вижу картину маслом — папа, который сидит на ступеньке в дом, мама, которая хлопочет над ним и Косум, которая смотрит на меня, подняв бровь. Ситуация может и забавная, но Косум — серьезная. Давненько я серьезную Косум не видел.

— Кента! — расплывается в улыбке отец: — мой сын — герой-любовник! Ик! Благословляю вас, дети мои! В… море, море… за тунцом…

— Ради бога извините — кланяется мама: — у нас такое в первый раз! Мой муж просто очень расстроен событиями на работе и…

— Нет никакой работы! Ик! Я хочу быть пиратом. У пиратов нет работы. На абордаж! Мы берем лишь груз и женщин, остальное все на дно!

— Прекрати петь, дорогой!

— В море… Ик!

— Ничего. — отвечает Косум: — все нормально. Кента! Ты мне нужен, у нас кризис.

— Везде кризис — уточняет отец: — сперва кризис, а потом тебя увольняют. Ик! В море, в море… за тунцом, капитан наш молодцом…

Глава 17

Кума-сама — это вам не на заборе писать репродукцию картины Федора Решетникова «Опять двойка», как образец бытовой живописи времен Советского Союза. Кума-сама — это местный босс организации, про которую официальные лица уверяют, что такой организации не существует. И про которую на улицах города абсолютно все знают, что она не только существует, но и здравствует, чего и нам всем желает, а если эта самая организация не будет вам здравствовать желать, так самая пора медицинскую страховку покупать, да и завещание у хорошего нотариуса выправить, а то мало ли что может случиться. Город большой, портовый, тут полно тяжелой техники, высоких домов с открытыми окнами и лестниц со скользкими ступеньками… зачем добавлять статистику несчастных случаев как на производстве, так и вне его?

Потому практически все в нашем городе знают Куму, знают Медвежий угол, знают его слабость к поединкам в Кругу, а также огромную кучу бытовых страшилок про какого-нибудь приезжего идиота, который не знал и случайно Куме дорогу перешел. Где именно такие идиоты заканчивают свой путь — на дне залива с ногами в тазике с бетоном или в фундаменте строящегося торгового центра, а то и в крематории, в качестве бонусной добавки в урну с прахом вашей бабушки — никто точно не знает. Отчего эти истории приятно слушать вечером, выключив свет и освещая фонариком лицо… или болтать о них в пабе под холодное пиво, теплое сакэ и жаренного кальмара со специями на деревянных шпажках.

Встречаться же с Кумой в его берлоге — это я вам скажу уровень. Мне просто повезло, что на каком-то этапе я участвовал в шоу и привлек его внимание своим нездоровым перекосом в сторону единоборств. И сейчас, когда у нас на горизонте новые неприятности с китайскими товарищами — его влияние, его связи и мое с ним знакомство будут очень кстати.

— Добрый день, Кума-сама — кланяюсь я почтительно. Все как положено, как учила меня мама, как учила меня Сора-тян — поклон практически в девяносто градусов, переломиться пополам в пояснице и смиренно уткнуть взгляд в пол, задержаться в таком состоянии долю секунды, так, чтобы акцентировать внимание на позиции, нельзя кланяться так, словно нырок в боксе делаешь, челночком — вверх, вниз. Нет, это поклон и тут надо показать уровень почтения, вежливость по отношению к старшему по званию и готовность кивать головой и соглашаться.

— О! Кента! — расплывается в зубастой улыбке Кума-Медведь и делает широкий жест своей огромной ручищей: — проходи, присаживайся! Чаю? Кофе? Ми-тян сообрази там что-нибудь… ага.

Тут же рядом со мной появляется девушка в дорогом офисном костюме и как по мановению волшебной палочки на столе возникает чашка, из которой струится легкий пар и по помещению разносится аромат жасмина. Клянусь, я даже подумать не успел, хочу ли я чаю и уж тем более — какого именно. Ну и ладно, думаю я, зато чайной церемонии не будет. Кума — скорее европейский тип лидера, он не рядится в кимоно, не носит татуировок с шеи и до пояса, видел я его предплечья, никаких карпов и драконов. Вот и тут — хочешь чаю? Секретарь принесет тебе чаю. Никаких чайных церемоний, уважительного молчания пока фарфоровая посудина промывается горячей водой один раз… второй, третий. Пока выверенными жестами взбивается зеленый чай, а первая заварка, считающаяся ядом — выливается прямо сквозь деревянную решеточку на подносе. Сразу к делу. Как и принято в загнивающей от собственного прогресса Европе. К черту традиции.

— Спасибо — киваю я и отпиваю немного из чашки. Выказать вежество и уважение — штука обязательная, а совсем не пить чаю — это вроде как не совсем вежливо. Не знаю. Тут мое обучение начинает хромать на обе ноги, потому что ни мама, ни Сора-тян ни разу не сказали, как себя вести на приеме у босса локальной организованной преступности, ака — уважаемого и законопослушного бизнесмена. Потому что обратное не доказано. Нет свидетелей. Пропали все куда-то.

— Чего я тебя позвал-то — гудит Кума и откидывается назад в своем монументальном кресле, больше похожим на трон владыки из какого-нибудь третьесортного исторического боевика о рыцарях и пышногрудых принцессах: — слышал у тебя неприятности с… континентальными ребятами.

Ага, думаю я, вот как тут триаду обзывают. Континент. Ребятки с Континента. Мы — само собой островные, а они — континентальные. Здорово. Просто, понятно и не перепутаешь. А заодно и слова вроде «триада» или «якудза» почем зря не будешь трепать. Неоднократно замечал, что такими вот словами не разбрасываются… сами участники процесса. Посторонние, третьи лица, вроде уполномоченного господина Вана-старшего — те могут. Была бы настоящая триада, намекнули бы, но слова не произнесли. Саньхэхуэй, например… а скорее всего — название группировки произнесли бы. Триада — это общее название всех преступных сообществ Китая. Но никто и никогда не скажет про себя — «я мафия». Суньион, «Четырнадцать Тысяч», «Ассоциация Гармонии», есть даже «Братство Большого Кольца», не смейтесь. И это только ребятки из Гонконга. Потому что в самом Китае организованной преступности нет. Организованная преступность там — это государство. Переводя на обычный, понятный нам всем язык — преступные организации в самом Китае настолько жесткие и законспирированные, что внешние ребята ничего о них не знают. Так что… ребята с Континента.

— Есть такое дело — не стал запираться я: — и раньше были. В свое время Косум захватила парочку и …

— Помню — Кума хохотнул и достал здоровенную сигару, повертел в руках карманную гильотину: — как же, помню. Она говорит — ты молодцом держался. Ну… после твоего выступления в Медвежьем Круге я и не сомневался. — он обрезает конец сигары гильотиной и кладет ее на стол. Барабанит своими толстыми, похожими на сардельки пальцами по полированной поверхности мореного дуба.

— Перепугала их Косум-чан, перепугала до усрачки. — хмыкает он и крутит головой: — я уж думал совсем к нам дорогу забудут, ан нет. Чтобы ты знал, Кента-кун, здесь, вот где ты сидишь и даже если ты выйдешь отсюда, сядешь в это вырвиглазного цвета позорище, которое Косум называет автомобилем и нажмешь на газ — то ты будешь полдня ехать и все еще останешься там, где единственным законом для обычных людей будет мое слово. И это огромная ответственность. На улицах болтают всякое… но с восемьдесят шестого года в Сейтеки не было войны банд, на улицах не лилась кровь обычных людей, попавших под перекрестный огонь. Мы здесь — решаем дела мирно. — он делает паузу и многозначительно смотрит на меня.

— Понимаю — склоняю голову я, пребывая в недоумении. Это что еще за акцент на «мы тут решаем дела мирно»? Угроза? Или предупреждение «не вздумай мне тут войну банд устроить, Кента-кун, башку оторву?» Да вряд ли, для Кумы я все еще школьник, пусть дерзкий и талантливый, но школьник, ожидать от такого войны банд как-то уже совсем перебор. Или он проницательней чем кажется? Я-то на самом деле много чего могу, действовать в рамках закона мне тесновато, основная трудность не в том, как бы всех поубивать, это как раз несложно. Основная трудность в том, как бы всех поубивать и остаться непричастным, с чистыми руками и вне подозрений… вот это задачка. Боже, как я ненавижу современный мир с этими его везде понатыканными камерами и системой распознания лиц, с постоянным мониторингом телефонов и мгновенным появление в сети любых происшествий… это все усложняет.