— И вы не думайте, мы вас не осуждаем, нам просто завидно — наигранно вздыхает Эйка, а в глазах у нее пляшут веселые бесенята: — жаль телефоны отбирают, такие фотки можно было сделать!
— Ах так! — вскакивает на ноги Сора: — вам все равно не докажешь ничего! Думайте, что хотите, сплетницы! — она гордо вскидывает голову и проходит мимо стоящей Эйки-тян. Юрико сторонится, пропуская ее.
— Застегнись, а то простудишься! — весело кричит ей вслед Эйка. Потом переводи взгляд на меня. В дверь снова просовывается голова Юрико.
— Теперь ты — говорит Эйка: — вот что в тебе такого? Юрико, что в нем особенного? Может попробовать его? Сора не обидится… наверное…
— Да ничего в нем нет особенного — пожимает плечами Юрико: — обычный парень. Бабник и драчун. Наверное, это в нем и нравится. А пробовать не советую, Сора-тян — четвертый дан по кендо и второй по каратэ имеет. И характер у нее — по пустякам не будет тебя бить, но полезешь к ней в огород — получишь. Охота на всю Японию с синяком светиться?
— Ну тебя, Юрико, ты все удовольствие испортишь… — жалуется Эйка и снимает с шеи злополучную футболку: — тогда я мыться. Кента-кун — останешься, потрешь мне спинку?
— В самом деле, засиделся я тут — отвечаю я, вставая: — уже поздно, пора и баиньки.
— Ты не переживай, мы с Юрико ненадолго, можешь Соре сказать, мы через полчаса уже душевую освободим, продолжите то, о чем мы не думаем. Или думаем? — Эйка взялась за застежки бюстгальтера, и я задержался в дверях чуть-чуть подольше…
Дверь передо мной захлопнулась. Что же думаю я, пойду в комнату, там сейчас Такеши спит. Устал человек. Надо бы завтра с ней поговорить, что за дела такие и почему она Мулан косплеит, неужели в роде Фа закончились мужчины?
Глава 30
Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Потолок тут совсем рядом и мне можно протянуть руку и коснуться пластикового покрытия. В моих ушах — наушники, которые выделила мне Шика в ответ на мою просьбу. И времени от запроса до того момента, когда она протянула мне новенькие затычки bluetooth с зарядным кейсом в упаковке — где-то минут десять прошло. Оперативно работает Шика-сан и как у нее голова кругом не идет, с нашим-то цирком?
Я кидаю взгляд на соседнюю вторую полку, которую сам же занавесил полотенцами и простынями. Палевно, конечно, может возникнуть вопрос — чего тут отгораживаться, если все парни, но у Нобуо такого вопроса не возникло. Он и сам социопат добрый, толком слова от него не услышишь, а Эйка вовсе уверяет что Нобуо только о себе думает. Так что у нашего с Такеши соседа по комнате не было ни подозрений, ни вопросов, ни даже сочувственного кивка в сторону отгородившегося Такеши. Нобуо просто включил ночник, выключил верхний свет и лег спать. Молодец. Чего себе нервы трепать.
В свою очередь Такеши из-за своего импровизированного будуара не показывалась, видимо спит от переизбытка чувств. И ладно, думаю я и нажимаю кнопку на диктофоне. Наконец я и Натсуми остались наедине. В наушниках раздается тихое шипение.
— Запись в лабораторном журнале номер семнадцать тридцать два. Эксперимент продолжается. Зомби-мутанты вышли из-под контроля и захватили большую часть земли. Немногие сохранившие разум вынуждены мимикрировать и маскироваться, чтобы не выделятся из общей массы и иметь шанс на спасение. Зомби коварны и их зловещая стратегия не оставляет человечеству шансов на выживание, я видела, как лучшие из нас сдаются и поступают в институты, женятся, заводят детей и берут квартиры в ипотеку. После нескольких лет такой жизни они сами превращаются в зомби, от человека остается пустая оболочка, которая едва волочит ноги и уже больше никогда не поднимает взгляда от земли. Знаете, как отличить человека от зомби? Человек — смотрит вверх. Он видит небо. Задайте себе вопрос — когда в последний раз вы смотрели в небо? — звучит в моих ушах голос Натсуми-тян и я завороженно слушаю ее. Потому что наступила ночь и Шахерезада начала дозволенные речи, столь же истинные, сколь и поучительные, и достойные быть написанными золотыми иглами в уголках глаз, и выложенными отборным жемчугом на парчовых подушках.
— Вы не видите небо, даже когда смотрите на него — продолжает моя личная Шахерезада и мысль о том, что где-то далеко эта девушка произносила эти слова в микрофон только для меня одного — трогает мои губы улыбкой.
— Вы не видите друг друга. Вы не видите жизни. Вы — зомби в худшей итерации этого понятия, вы — все еще живые, но уже мертвецы. Ваше существование словно след доисторической мухи в куске янтаря — застывший навсегда памятник возможностям. Вы словно механизмы — встаете, идете на работу или учебу, делаете одно и то же, а вечером — ложитесь спать, не понимая, что прошедший день как капля воды похож на предыдущий. Иногда мне кажется, что я вижу других живых людей, настоящих… но как правило я ошибаюсь… — голос замолкает и я слушаю тихое шипение. Когда я уже думаю, что запись подошла к концу и хочу взглянуть на экран, проверить — снова раздается ее тихий голос.
— Я надеюсь, что эта запись найдет еще одного живого человека на этой планете. На звезде печали по имени Тума. Где ты, где ты, где ты Сын Неба? — говорит она и мои глаза вдруг застилают слезы. Чертова девчонка, она читала эту книгу. Пронзительная история, которая должна была быть просто пропагандой лучшего, социалистического образа жизни, а получилась — историей любви, безнадежной, бесконечной и оттого — особенно сильной. Тума, звезда печали, думаю я, вытирая проступившие слезы, все мы слишком долго на тебе жили. Все мы привыкли есть горькие семена лотоса, словно Джон де Граффенрид Этвуд, который объедался лотосом сверх всякой меры: ел корни, стебли и цветы… мы забыли, что рождены для счастья, а не…
Рядом кто-то шмыгает носом. Я поворачиваю голову и вижу в полутьме блестящие глаза Такеши, которая выглядывает из-под импровизированного полога.
— Ты и сам плачешь — говорит она с укоризной. Я вздыхаю. Что есть — то есть. Плачу. И из-за чего? Просто прослушал голосовое сообщение одноклассницы, с которой у меня даже «отношений» в современной трактовке этого слова — нет. Так что, если кто тут и мокрая тряпка, и сентиментальный глупец, так это я. Но в моем возрасте мне позволительно. Наверное.
— Плачу — признаю я, вытирая слезы, которые пролил не по упругостям Натсуми-тян, а по тем чувствам, что всколыхнули ее слова. По темным коридорам коммуналки, по преувеличенно бодрому голосу, раздающемуся из старого динамика, прикрепленного к двум проводам, торчащим из стены — «Говорит Маяк»! По чтению той самой книги в тишине библиотеки, пахнущей так, как и должен пахнуть храм — книгами. Нет, не газетами и журналами, не свежей краской и сенсациями, а временем. Да, так должно пахнуть время, все эти столетия и эпохи. Где-то носятся твои ровесники, лето, купаться, загорать, носится по крышам и заборам. Где-то ждет домой бабушка и у нее уже готовы блины со сметаной и истории что во время войны такого у них точно не было. Где-то ходит и загорелая соседская девчонка, которая, кажется вся состоит из одних коленок, но почему-то при взгляде на нее так охота бежать куда-то, бежать изо всех ног, выкрикивая ее имя. Где-то там есть мои четырнадцать лет, вся жизнь впереди, а я сижу в библиотеке и сердце ноет от сладкой боли, которую я испытываю, закрывая книгу. Где ты, где ты, Сын Неба — звучит в моей душе голос Аэлиты, которая оказалась не комиссаром и заместителем отдела пропаганды в чуждой капиталистической и сословной системе, а просто любящей женщиной. Разве можно ожидать от человека большего?
— А мне говорил — будь мужиком, не плачь — обиженно выговаривает Такеши: — а я… я и не мужик вовсе! А ты — мужик, а плачешь! — и по ее лицу снова бегут слезы.
— Так — говорю я: — прекрати. Ты чего мне тут?
— Того! — отвечает Такеши: — У меня хоть причина есть! А ты! — и она начинает всхлипывать. На секунду я задумываюсь об этичности своих действий и последствиях таковых в далекой перспективе и… ай, к черту!